Её голос хорошо знают таксисты и рок-н-рольщики Бреста, а вот лицо видят, как правило, в таких ситуациях, оказаться в которых ещё раз вряд ли кому захочется. По её чувству юмора ни за что не догадаешься о том, насколько хорошо ей знакомы человеческая боль, горе и смерть. Вовка Плюмбум добивался этого интервью целый год.
Привет, Саша!
Здравствуйте, Владимир.
Что такое город Кузнецовск?
Город Кузнецовск — это обслуживающий город у Ровенской атомной электростанции. Раньше звучал как Кузнецовск, сейчас — город Вараш. На месте этого города было два хутора: Бегмы и Вараш. На хуторе Вараш родился мой папа. Там я провела несколько лет своего детства… Вполне счастливого.
Легко жить под псевдонимом?
Нормально. Я привыкла. Это не первый псевдоним.
Очень много псевдонимов у меня «вылезло» из глянца. Когда делаешь для одного номера много разных материалов, литературный редактор потом говорит: «Почему так много статей подписано одним и тем же именем? Давай мы тебя раздвоим, или растроим». Вот так ты и начинаешь размножаться. Бывает, условия сетевых станций таковы, что не может ведущий назваться Зарапом Ахметовым, даже если это радио Казани. У них там могут быть свои стандарты, по которым всех ведущих зовут Маша Иванова, допустим.
«Саша Вараш» приехала сюда из Тюмени. Ты знаешь, я работала под своим именем, и мне было немного не по себе. Я человек на самом деле закрытый, и не очень хочу, чтобы меня узнавали. Этот момент для меня очень важен.
А пару лет назад я поняла, что уже настолько сжилась с Сашей Вараш, что даже хотела поменять себе имя в паспорте.
У тебя есть флаг с названиями и логотипами большого количества брестских групп. Что это такое?
Мне подарили его в день рождения «Радио Брест» на сцене. Это был очень неожиданный ход. Очень трогательно. Я вообще не собиралась выходить на сцену: я человек из сумрака, и там мне хорошо. Но Игорь Пашечко меня вывел, и мне подарили этот флаг, наговорили кучу приятностей. Испытала массу положительных эмоций тогда. Он у меня дома висит.
Ведущие часто работают на двух работах?
Да. Потому что то, что на радио зарабатывают много денег, — это миф, это неправда, этого не бывает. За то, что ты трещишь о погоде, тебе никто никогда (если ты, конечно, не Татьяна Гордеева или Тельнов) много денег не заплатит!
По условиям интервью мы не говорим о твоей второй работе, но можем говорить о ней косвенно. И ты оставляешь за собой право не отвечать на вопросы. Сколько за последнюю неделю ты видела смертей?
Я не буду отвечать на этот вопрос.
Скольким людям ты спасла жизнь за последний месяц?
Я никогда не знаю, что именно будет спасением жизни.
Человек часто называет одну из своих работ основной, а другую — второстепенной. В какой последовательности ты поставишь работу, о которой мы не говорим, и радио?
Та работа, о который мы не говорим, всегда была и будет первой. Радио для меня — это любимое дело. Я себя без него уже не представляю, потому что эфир — это та ещё наркота. Но я всегда на подобного рода вопросы отвечаю цитатой из А.П.Чехова:
«Медицина моя законная жена, а литература — любовница. Когда надоест одна, я ночую у другой. Это хотя и беспорядочно, но зато не так скучно, да и к тому же от моего вероломства обе решительно ничего не теряют…».
Бродский создал список из 100 книг, обязательных к прочтению. Можешь сейчас создать свой маленький список из трёх книг?
Ну, знаешь, я стараюсь не давать подобных советов, потому что каждый должен найти для себя свою главную книгу самостоятельно. Это может быть хоть «Справочник садовода» или Томас Элиот.
Иногда в определенные моменты нужна книга для так называемого «пинка». У меня есть такая книга. Я её читаю, когда мне нужен импульс, решимость. Она очень злая и болезненная. Но давай сейчас я назову что-то более нейтральное.
Первой из того, что сейчас вспомнилось, пожалуй, будет роман Иэна Макьюэна «Амстердам». Это не книжка-пинок, это книжка-наслаждение, хоть она достаточно серьезная и поднимает вопросы, опять-таки, смерти.
Еще есть две книги, которые абсолютно не похожи на все творчество Харуки Мураками. Каким бы затертым ни было это имя, я считаю, что Мураками в этом сам не виноват.
Это книга «О чем я говорю, когда я говорю о беге». Хотя бег и всякая там другая физкультура — это вообще не моя тема.
И книга «Джазовые портреты». Она написана достаточно давно, и я её люблю так, как можно любить свои детские игрушки. Я обожаю этот язык, эти ощущения. Эта книга как живой разговор с человеком, с которым ты никогда не поговоришь.
Конечно, из японских авторов Мураками — это не вершина всего. Пожалуй, из истинно японского куда точнее читать Кавабату или Ясуси Иноуэ.
Ты часто работаешь в прямом эфире?
Раз в неделю или больше. Но очень часто стараюсь записывать материал заранее для того, чтобы не было чисто технических и, извините за подробности, физиологических накладок. То есть, когда тебе нужно, допустим, вдохнуть или у тебя кашель. Всё это не должно коснуться ушей слушателя и не должно мешать восприятию того, о чём я говорю. В особенности когда речь идёт о программе «Экслибрис», когда я начитываю книги.
Еще радио и прямой эфир — это ситуация опять-таки чеховских жены и любовницы. Когда у меня наступает эмоциональное выгорание на первой работе (а оно периодически наступает) или когда приходится «стрессонуть» немножко, тогда эфир меня спасает. Особенно, когда приходят гости, и особенно, когда эти гости — дети. Это просто неописуемый кайф. Это такой полёт, это такая энергия, это столько впечатлений сразу, столько эмоций! Это такое живье-моё, что просто супер! Вне зависимости от того, знаком ты с человеком или не знаком.
У тебя очень сексуальный голос. Тебе звонят в эфир для того, чтобы познакомиться?
Сейчас, в общем-то, прошла мода звонить в эфир. Да и нет надобности. Найти человека в наш век очень просто. Существуют интернет и соцсети. Но, если честно, мне было бы пофиг, если бы сказали, что у меня сексуальный голос. Мне всегда приятно, когда пишут люди, не попадающие под целевую аудиторию станции, но которых что-то цепляет в моих программах.
Настоящее за интернетом и Youtube. Радио — это прошлый век?
Радио сейчас приобретает другие форматы. Допустим, интернет-радио.
В любом случае сейчас люди слушают радио, находясь в дороге, занимаясь чем-либо, когда только уши свободны. В этот момент радио выигрывает за счет того, что если телевидение использует какие-либо изобразительные средства, чтобы показать что-либо, то радио может все это сделать звуком. Ты можешь сделать это голосом.
У радио фантастические возможности, потому что ты, к примеру, не умеешь красиво говорить или так себе выглядишь. Ты не популярен и живешь в Мончегорске. Но при этом у тебя уникальный музыкальный вкус. И ты можешь создать свою станцию, свой плейлист, расположить песни так, как считаешь нужным. И это услышат. А потом ты однажды наберешься смелости и расскажешь о любимой группе в течение 3 минут. И пусть тебя слышало всего четверо, но все они — ТВОИ.
Лет 10 назад серьезные большие станции сделали себе новое лицо за счет увеличения ток-вещания. И при грамотно построенном диалоге, споре, когда ведущий не забивает своих гостей и не льстит им откровенно, — это ж не оторваться! Радио сейчас действительно дает возможность говорить и высказываться, а музыканты играют в студиях живьем. Как можно это выключить, когда собеседники хороши, а музыка искренняя?
В существующем ФМ-поле есть полторы станции, которые заметно отличаются от общей массы (да, я слушаю «Радио Минск»), но не будем ограничиваться ФМ! Слушайте французские джазовые станции, хард-рок-н-ролльные из-за Атлантики, рассуждения о садоводстве из Мельбурна, эхо портового города из Владивостока. Весь мир в ваших руках, а радио, как одно из самых быстро реагирующих СМИ, уносит мгновенно!
Я приехала сюда, и через месяц в каком-то журнале читаю, что певцом года в России был признан Стас Михайлов. Говорю приятелю: «Коля, слушай. Я сейчас даже немного рада, что уехала из страны, где певец года — это Стас Михайлов». На что он мне ответил: «Успокойся! Ты приехала в страну, где певец десятилетия — это Александр Солодуха!».
Допустим, после смерти люди в каком-то виде существуют где-то. У тебя есть возможность взять туда три пластинки. Какие это будут пластинки?
The Beatles «Rubber soul».
Потом это должна быть какая-то джазовая пластинка. Не Колтрейн (я сейчас многих разочарую). Это будет Sarah Vaughan. Потому что у нее действительно фантастический голос, и я считаю его лучшим! Также это будет первый фортепианный концерт Шопена.
Но тут такая штука, если слушать вечно — любой «Imagine» станет пыткой.
Пусть остается тишина. Она безупречна.
Ты знаешь огромное количество брестских музыкантов и брестских групп. На концерте какого брестского коллектива ты хотела бы остаться навсегда?
У меня есть два варианта. На данном этапе жизни это СРАЗУ МАЙ, потому что я вижу за ними очень хорошее крепкое будущее. И то, что они делают сейчас, мне тоже очень нравится. Они очень драйвовая группа, и у них искренняя музыка.
Не потому, что здесь сидит Вовка Плюмбум, я с удовольствием осталась бы на концерте PLUM BUM, потому что, опять-таки, это искренняя музыка. Это выступление, когда все делается по чесноку, с энергией, которая плещет через край, когда тебя тоже забирает это всё! Ух!
Пару лет назад саксофонист и кларнетист Женя Лукьянчик выступал совместно с девочкой-пианисткой. Я запамятовала сейчас её имя, о чем жалею. Очень хороший гармоничный дуэт. Я бы вообще на хороший классический концерт сходила и залипла бы там на недельку.
Тебе тяжело с собой жить?
Непросто.
В каком году ты приехала в Брест?
В 2012.
Ты родилась в Тюмени. Это север (относительно Бреста). Где люди честнее: на севере или на юге?
На севере. Я много над этим думала. На самом деле, сейчас будет длинный ответ. Когда я сюда переехала, у меня был очень трудный период: я вживалась. Впервые в жизни здесь услышала вопрос: «А что люди подумают?». Чтобы северный человек задал такой вопрос — это что-то нереальное. И дело даже не в Тюмени. Я очень много времени проводила на Алтае. Я люблю то свое Зауралье. Там человек просто идёт своей дорогой, без оглядки на мнение окружающих. Там никто не будет «разводить» тебя на бессмысленный треп, если ты не хочешь говорить. Но, если увидят, что нужна помощь, — всегда помогут. Молча, спокойно.
На Севере меньше эмоций, быть может, там человек замирает от восторга, а не верещит. Там красота другая, не пестрая. Она для понимающих. Но есть и Северное сияние. Там люди бесконечно терпеливые, но, опять-таки, молча.
Пусть меня закидают какашками, но люди здесь бесконечно жалуются. Очень много ноют. Возможно, это уникальный способ выживания, когда люди между собой контактируют и вот так вот сливают свои негативы. Возможно, так они способны долго-долго терпеть. Сибиряк так долго терпеть не сможет никогда. Он будет молчать и терпеть, пока на него будет капать вот это всё. Но ты никогда не угадаешь, когда и какая капля будет последней. И вроде все как всегда, а северянин развернул плечи, нахмурил брови и пошел ломать устои. НО перед этим он будет очень долго терпеть и без устали трудиться. У нас же там одни ссыльные, каторжные и беглые. И сила характера, сила духа мне ближе северные.
Я мечтаю попасть в Гренландию и научиться различать 20 видов снега, как эскимосы.
Какое у тебя было самое первое, самое яркое и именно плохое впечатление об этом городе?
Здесь никто не говорит на родном языке и никто не считает на родные деньги.
Ну, то есть, типа того: «Взял это в Польше, за столько-то долларов». И человек переводит с польских злотых в доллары, а ты потом из долларов в беларуские, потом в российские рубли.
А насчёт языка: если ты носитель языка, то это реальный повод, чтобы гордиться и, без штампов в паспорте, чувствовать отношение к этой стране. Мне грустно от этого. Я с уважением отношусь к беларускому языку. Именно с уважением, потому что любить можно только то, что ты знаешь. Я, к сожалению, не знаю беларуский язык. У меня очень плохая способность к изучению языков. К людям, которые говорят красиво и правильно на беларуском языке, я отношусь с большим уважением. Всё-таки это признак нации, которую они несут и не теряют.
Ок. Тогда какое первое яркое хорошее впечатление о Бресте?
Было 4 утра. Это было самое начало, когда я только переехала. Я ещё не успела даже перестроиться по времени. У нас утро настает чуть-чуть раньше. В тот день я встала очень рано, а в 4 утра в Бресте пойти особо некуда. Я пошла на Советскую. А там как раз в это время фонарщик гасил фонари. Мы познакомились, он рассказал мне о Бресте, я ему рассказала о своем городе. Мы очень тепло пообщались, и с тех самых пор я считаю, что первым другом в Бресте для меня стал фонарщик.
О толерантности беларуского народа русские часто говорят с улыбкой и ноткой ностальгии в глазах. Это крест беларусов или дар свыше?
Мой знакомый из России (а я сейчас говорю о музыкантах из города Владимира) Тима из группы «Рекорд оркестр» очень любит Беларусь. Он говорит о том, что, когда приезжает сюда — видит на улицах не вечно улыбающихся людей, а людей, у которых все время благостные лица. Именно благостные. У них нет внутреннего напряжения, внутренней тревоги. Это не толерантность, это как раз таки то, что больше бросается в глаза.
По поводу толерантности мне импонируют шутки такого типа: «Ребята, у нас сейчас -25, завтра будет -30, горячую воду отключили. Ну ничего! Мы же беларусы — мы потерпим!».
И во мне это вызывает уважение, потому что это нормальное чувство юмора, это здоровый стеб над собой. Это реально хороший способ выжить.
У каждого народа есть свои уникальные черты. В каждом народе есть хорошие люди и скверные. А та ситуация, которая сейчас сложилась между славянскими народами, меня очень огорчает. Я считаю, что никогда не нужно путать понятия «народ» и «существующая политическая система».
Не показывать свое лицо на фотографиях — это фишка или необходимость?
Это не фишка. Это мой осознанный выбор. Я просто этого не хочу.
Почему ты отказываешь журналистам в интервью?
Я не считаю, что я какой-то уникальный и удивительный человек, про которого нужно рассказывать, и кому-то это будет интересно. До сегодняшнего дня я отказывала в интервью всем. А ты, как мне помнится, около года ждал.
Мои друзья всегда идут по жизни маршем, и остановки только у пивных ларьков. Это про тебя?
Нет.
Цой жив?
Бродский жив! Поэт или музыкант жив, пока его цитируют. Для меня жив Бродский.
Розенбаум или Гребенщиков?
Розенбаум. Мне ближе осязаемая жизнь, простые эмоции и импрессия. Именно поэтому Моне, а не Мунк, Лист, а не Пендерецкий.
— Я человек старый. Из прошлого тысячелетия.
— Хорошо, что не из позапрошлого!
— Да, хорошо, наверное! Хотя я думаю, что я была бы медицинским хитом!
У тебя на аватарке маяк. Он сфотографирован днём. Маяк днём красив и бесполезен. Оценить красоту маяка ночью практически невозможно, но он указывает кораблям путь. Что лучше: быть красивым счастливым бесполезным строением или некрасивым несчастным маяком для всех?
Ну, ты естественно очень правильно поставил вопрос, и я должна сейчас выбрать второй вариант.
Это Токаревский маяк. Это Владивосток, район Эгершельд. Очень тотемное для меня место.
Кстати, наверное, в полутора километрах от этого маяка, в 12 000 километров от Бреста на стене баллончиком написано: «Брест в говно бухой!». Когда я это увидела, была просто поражена этим! Что-то мне подсказывает, что это написано жителями не французского Бреста.
Что происходит с человеком, когда рядом с ним оказывается смерть?
Он на неё реагирует. Он не может пройти мимо. Как реагировать — это уже личный выбор каждого. Смерть — это факт. То, что ты сделаешь, — это твой выбор.
А что есть в этом мире хуже смерти?
Я, может быть, скажу какую-то банальность: это вечные мучения. Ежедневные вечные мучения. Обречённость и бессмысленность. Многие вещи хуже смерти. Война хуже смерти. 
Для отправки комментария необходимо войти на сайт.