Поэзия должна хлестать по лицу, проза — зализывать полученные раны. Формула жизни литературного андердога и его читателя в XXI веке. Если рифма не раздробила нос, а текст не подсунул спасительный бинт, — лучше взяться за другую хрестоматию. Желательно, за Буковски. Тот и по морде даст, и бинт предложит, и мотивирующие сто нальет. После них захочется и самому начать писать.
Да так, чтобы сразу вышел главный роман поколения — компот из Сэлинджера и старины Чарльза. «Пролетая над пропастью макулатуры», например. И вот пишешь, ночами не спишь, убиваешь либидо, зарабатываешь полотняные мешки под глазами, выкладываешь готовый текст на стену в соцсети — и ничего. Пустота, прерываемая одинокими лайками друзей. Солидарность в действии.
Примерно так выглядит вторичность. Ну или дворовая литературная лига с огромным количеством игроков, крутость которых измеряется кулаками и размером условного «члена». Вот только кто-то вторичность эту опошляет, а кто-то препарирует до нервных окончаний, показывая оголенные жизненные жилы вместе с их сонливо-паскудным содержимым.
Современная литература — всегда рерайт, и практически всегда вторична. Автора можно считать крутым, когда тот правильно уловил дискурс мертвого (как правило) гения и написал текст, созвучный эпохе. Поэтому в строчках «Всех детей находят в капусте, а я из пи**ы вылез» (Максим Тесли) или «Твои еба*и — мои ассистенты, ты с ними, чтобы глубже понять мою любовь» (Макулатура) куда больше поэзии, чем во всем творчестве Солы Моновой. Просто потому, что их авторы разобрали дискурс и собрали по-новому, а не перекроили его в пошлейшие штампы. 
С прозой примерно то же. Господин Сорокин довел до абсурда манеру копировать классиков в «Голубом сале», выкатив стилистику письма сразу нескольких писателей (в том числе и Набокова с Достоевским). Сорокин — идеальный пример работы со словом. Всю свою сущность он пережевывает, перемалывает, выпускает через прямую кишку и отфильтровывает. Наверное, таким образом и был написан один из его главных романов «Норма» — гениальный как по сюжетной части, так и по плотности словесного наполнения.
С Беларусью дела куда сложнее из-за масштабов как географических, так и рыночных. Вряд ли в нашей стране, где солнце зимой появляется также часто, как икра на столе, возникнет бестселлер уровня, качества и силы «Щегла» Донны Тарт или хотя бы «Девушки в поезде» Полы Хокинс. В мейнстриме у нас один игрок (догадаетесь же?), и тот слишком сложен для мейнстрима.
Писать большой роман в Беларуси и рассчитывать на успех — заведомо проигрыш (если ты не Бахаревич, конечно). Беларусы ценят слово, смакуют слог, но полотна читать не будут. Сюжетная линия текста отошла на другой план. Все возможные литературные сценарии уже были по несколько раз обработаны. Самые-самые — получили Нобеля и Букера. 
Именно поэтому важно делать упор на слово, умение играть предложениями и выстраивать драматургию. Выдумывать персонажей и накладывать гигантские пласты фантазий в духе Стивена Кинга получается у единиц. В большинстве же всегда чувствуется подвох. Человеческая жизнь — потенциальный литературный сюжет. Формат дневника с умеренной порцией фантазии — самый честный. Литература бок о бок идет со сторителлингом.
Так выстрелил Андрусь Горват, выбрав Facebook как альтернативную издательскую площадку. А после, насобирав достаточное количество историй, издал книгу при помощи краудфандинга. Кто-то не считает это литературой, но тогда вместе с Горватом можно списывать как минимум Буковски с Довлатовым. Эти двое тоже конспектировали метаморфозы жизни своим свежим, острым и ироничным языком. 
И если Горват рассказывает о жизни в полесской глубинке, то Евгений Алехин (российский писатель, вокалист группы «Макулатура») и вовсе от текста к тексту пишет исключительно о собственном мировосприятии. И сам же себя издает в собственном издательстве. И сам же разносит свои тексты по книжным магазинам. Вот она, прямая демократия в литературном процессе, которая существует параллельно с традиционным форматным. Тем самым, где до сих пор печатаются литературные журналы, которые читают друзья друзей и консервативные эстеты.
Эти два процесса не пересекаются. Даже если это произойдет, вряд ли они будут поняты друг другом. Но первый кажется куда более прорывным и новаторским. В первом есть и поэзия, которая дает по лицу, и проза, что зализывает раны. В нем нет текстов о вечном, плачущей золотой осени и терзаниях души. Все это перемалывается с помощью холодного документирования времени.
По этой причине стихи Бориса Рыжего будут всегда актуальны. Он был честным голосом эпохи. Вместо березок — вторчермет, вместо русских красавиц — соседские алкаши и бандиты. Завернув все в идеальную поэтическую упаковку, Рыжий одновременно ворвался в историю как литератор и документалист.
Изучая современников, важно включать фильтр и отсеивать горе-копирайтеров. Каждый учится на классике. Читать недоваренный ее вариант — пустая трата времени. Очень важно быть критичным в эпоху поглощающей письменности. Накачивать мышцы мозга ежедневным чтением проверенной беллетристики и таких же критиков. Фильтр включится самостоятельно. После этого можно приступать к созиданию, не забывая, что все вторично, но не все пошло и безвкусно.
Для отправки комментария необходимо войти на сайт.