Бинокль” сходил в гости к университетскому преподавателю, музыканту группы “YOUS”, мастеру по изготовлению гитар и невероятно интересному собеседнику — Андрею Посохину.
«Тут у нас потеряли гитарную «голову», – Андрей Александрович указывает на инструмент со сломанным грифом и проводит нас в небольшую каморку, где расположились инструменты, ожидающие ремонта, и уже готовые электрогитары. Он не только создаёт свои собственные инструменты, но и чинит те, что пострадали при каких-то обстоятельствах. «Любую гитару можно починить, вопрос в целесообразности и затратах времени», – делится мастер. Практически всё в комнате сделано руками Андрея Посохина. Да-да, и гитарные усилители тоже.
— Сколько всего гитар Вы создали?
— Это всё давно началось, поэтому точную цифру я не вспомню. Из последних – белая гитара Андрея Белого (музыкант «Дай Дарогу» — прим. ред.), одна гитара сейчас в Польшу уехала с таким мальчишкой целеустремлённым. Он приносил мне гитару в ремонт, посмотрел мои работы и сказал: «Я закажу у вас гитару». Через год пришёл и заказал.
— Кто эти люди, которые заказывают кастомную гитару? Те, кто наигрались на других и ищут какой-то особый звук? Или те, для кого «статусно» иметь гитару, сделанную вручную?
— Это предполагает определённую статусность, конечно. Но тут, скорее, люди «наелись» фабричных инструментов и хотят что-то, может, даже не сильно отличающееся по звучанию от фабричного инструмента, но сделанное специально для них. Это как-то меняет ощущение и восприятие. И, конечно, сделанный вручную инструмент какими-то мистическими связан со своим изготовителем. Я заметил, что у меня инструменты похоже звучат.
— Перед тем, как сделать для человека гитару, Вы проводите какую-то консультацию или он доверяется и говорит: «Просто хочу Вашу гитару»?
— Мы, конечно, решаем, из чего она будет сделана, обсуждаем конфигурацию, какие-то технические вопросы – толщина грифа, например. Берётся какой-то прототип – Телекастер или Суперстрат, или что-то среднее. Потом закупается фурнитура. Звук зависит от материала, от конструкции, от тщательности изготовления. Традиционные гитарные древесные породы, если мы говорим о грифах, – махогони, клён, ольха. Классический Телекастер – это ольховая доска на корпусе и кленовый гриф. Я вот яблоню у себя на даче спилил, думаю, может, её как-то использовать. В отделке точно можно. Груша, например, часто используется в не очень дорогих инструментах как имитация чёрного дерева.
— А ещё Вы преподаёте в университете. Какую роль профессия играет в Вашей жизни?
— Я преподаю современный русский язык у нас на филфаке. Мне нравится работать с молодёжью. В этом смысле не всякая работа не даёт стареть мозгами. И профессия преподавателя способствует тому, чтобы мозг не закисал. Даже, если ты ведёшь один и тот же предмет из года в год, всё равно приходят разные люди, а разным людям объяснить одинаково нельзя. Необходимость каждый раз приспосабливаться к новой аудитории создаёт положительный стимул.
Хотя, если бы мне кто-то сказал в молодости, что я буду работать по специальности, я бы посмеялся. Но всё, что человек делает, это то, что он хочет делать. Даже, если он говорит, что это с ним произошло случайно, всё равно он этого хотел. Потому что всё, что он делал до этого, вело его к этому моменту. Даже, если, упаси Господь, кто-то где-то попал под машину, он сам под эту машину пришёл.
— Значит ли это, что Вы фаталист?
— Это не столько фатализм, сколько понимание зависимости того, что с тобой происходит от твоих собственных действий. Понятно, что, если ты будешь лежать на диване, ты под машину никогда не попадёшь, но ты и не сделаешь много всего другого. Если ты не возьмёшь стамеску в руки, то ты не порежешься, но и ничего не сделаешь. В этом смысле я вижу определённую закономерность. Если ты что-то начинаешь делать, ты должен понимать, что это связано с какими-то определёнными рисками. И, к сожалению, не всегда можно быть к этому готовым.
Когда мы говорим, что это судьба, это скорее момент, когда мы понимаем, что были к этому не готовы.
А на самом деле всё можно было предусмотреть.
Андрей Александрович родился в Грузии. Когда ему было два с половиной года, семья переехала в Кишинёв.
— Моя судьба – отражение концепции «Что было бы, если бы не было Советского Союза?». Если бы всего этого не было, даже ужасных страниц нашей истории, вроде репрессий – меня бы точно не было. Деда с прадедом сослали в Магнитогорск, и когда он возвращался из ссылки, у деда украли пальто. На носу была зима. Ему кто-то в поезде подсказал: «Поезжай в Грузию, там тепло, пальто не надо». В Грузии случайно встретил мою бабушку-сироту, которую мачеха быстрее отдала замуж. Так появилась моя мама. Мой папа родом с Урала, потерял здоровье в советской армии и поехал лечиться в городок, где жила моя мама. Так что, если бы все жили там, где родились, то я бы просто не появился.
В Кишинёве, признаётся Андрей Александрович, почему-то не прижился. Хотя вся его музыкальная история начала складываться именно там.
— Лет в 14 родители купили мне акустическую гитару, не простую, а с тембро-блоком. И как-то тот факт, что гитара была не за 16 рублей, а за 30, добавлял ответственности. Потом у нас появился школьный ансамбль, играли на танцах, на конкурсах выступали, какие-то каверы на Led Zeppelin делали. Сейчас не принято почему-то, хотя всё дозволено, чтобы в каждой школе был ансамбль. Меня это больше всего удивляет, что сейчас вроде нет недостатка ни в инструментах, ни в аппаратуре, а какого-то «бульона», который варится, кипит – нет.
Школу я закончил в 80-м году. Наша кишинёвская группа «Зелёный змей» прекратила своё существование (смеётся). По-английски мы назывались Green Serpent. Нашим гитаристам нравилось это название. Они активно осваивали алкогольные напитки в это время.
Нам очень повезло со школьным барабанщиком. Он расширил наш кругозор. Мы сидели на своём хардроке, а Миша уже слушал фанк. Диско было нам ненавистно. Boney M мы ненавидели всей душой. Мы считали, что это предательство всего, что может быть в поп-музыке.
— А кто были Вашими героями?
— Deep Purple, Led Zeppelin и всё, что рядом. Немного Rolling Stones. Но роллинги и битлз – нам казалось, что это уже старьё немного. Потом уже в университете (Андрей поступил в Российский Университет Дружбы Народов – прим.ред.) появился Rainbow, Queen (до альбома Night at the Opera).
Касательно музыкальных вкусов, я до сих пор уверен, что частая игра на корпоративах вкус музыканта портит. Человек вынужден становиться более всеядным. Если раньше что-то вообще для человека неприемлемо было, то потом получается: «Раз я это играю, почему бы нет?» И получается отношение к музыке более потребительское и менее рыцарское.
— Для меня, например, не зазорно слушать всё. И ценить музыку разных жанров. Обязательна ли эта приверженность одному стилю?
— На самом деле, у меня тоже со временем всё это изменилось. Для меня сейчас музыка – это хорошо или плохо. Есть вещи, которые я откровенно не понимаю. Допустим, (изображает гроулинг – прим.ред.) чревовещание – это я не пойму никогда. Для меня от этого сатанизмом каким-то веет, даже если они в этот момент про Бога поют. Для меня это форма, которая не соответствует содержанию. Также с музыкальной точки зрения для меня скучен рэп.
Ещё не могу простить, когда пренебрежительно к музыкальной стороне относятся. Мы в «YOUS» пытаемся делать что-то интеллектуальное, многочастное. Чтобы это была не одна мелодия, а несколько, которые звучат одновременно и которые можно отдельно послушать, а потом соединить их вместе.
— Вы создали группу “YOUS” вместе с сыном. Вы сочиняете вместе? Как происходит этот процесс?
— По-разному. Сейчас он живёт в Братиславе, в Словакии. Мог он что-то наигрывать, я подходил поинтересоваться. Мог я – и он подходил, говорил: «Это да, а вот это надо менять». Наша мама называла творческими разногласиями, когда мы пулей вылетали из этой комнаты в другую, сидели и хмурились. Но т.к. коллектив сына и отца распасться не может по объективным причинам – продолжаем существовать. Начали мы поигрывать с Ваней в начале 2000-х. Поняли, что без барабанов это продолжаться не может, и как раз на филфак к нам поступил Коля Семитко. Он же предложил сделать первую запись, потому что постоянно забывал партии и хотел иметь возможность их послушать. И вот так вот случайно наш первый альбом и появился. Второй альбом «Moonbounce» мы записали, когда сын вернулся из Италии, где учился по обмену. А потом был третий «Single Entry Multi Pass». Я не скажу, что у нас есть армия фанатов. Мы никогда не собирали большие залы. Но те, кто приходил – досиживали до конца, было интересно. Сейчас мы фактически много лет не выступали. Так что функционируем в таком студийном режиме. Небольшой задел на будущее есть, надеюсь, через пару лет что-то насобираем и запишем.
— Для Вас жизнь музыканта и человека, который занимается ремонтом и созданием гитар, как-то переплетается? Или что-то важнее, ближе?
— В последнее время меня сын упрекает: «Ты, наверно, гитары сейчас делаешь больше, чем играешь на них». Прежде всего, хотелось бы думать о себе, как о музыканте. О музыканте, который делает музыкальные инструменты. А не просто о ремесленнике.
Для меня важно было, что помимо того, что мы эту музыку придумали, мы записали это на том, что сделано тоже мной. Усилители, бас.
В полном смысле музыка, сделанная от начала до конца своими руками.
Не только в музыкальном, но и в материальном отношении. Создание инструментов – это в том числе попытка занять время, которое раньше я тратил на совместную игру. Одному играть мне как-то скучно и неинтересно.
— Информацию о том, что надо для создания гитары, Вы откуда черпали? Из интернета или разбирали то, что у Вас было и смотрели?
— Ковыряться в гитарах я ещё пацаном начал. В школьные годы в коптёре, в которой мы репетировали, была куча ломаного инструмента. И из этой кучи хлама мы нашему гитаристу собрали гитару. Покрасили восхитительной серебряной краской. И на удивление она прилично звучала. Причём, когда я её делал, я не знал ни что такое мензура, ни как её настраивать. Нашёл какую-то схему в журнале «Техника молодёжи». Позже сосед подарил мне советскую книжку, которая называлась «Электрогитары и усилители», и там было написано, как сделать полуакустическую электрогитару. И, добросовестно её прочитав, я понял, что есть мензура, есть формула, по которой можно рассчитать расстояние от одного лада до другого.
— Т.е. смесь практики и теории?
— Да, по большей части так. На новый уровень это всё вышло после того, как мой сын проявил интерес к гитаре. Тогда уже был интернет, я стал что-то смотреть, читать. Потихоньку стал входить в эту тему и сейчас даже не знаю, кто я больше: музыкант или гитарный мастер. Когда мы уезжали с маленьким сыном из Москвы, я распродал всё, что было из аппарата. И решил, что больше этим делом заниматься не буду, буду заниматься семьёй. Но вот так счастливо случилось, что благодаря сыну всё это дело возродилось.
Раздаётся звонок. У кого-то поломалась домра.
— Берётесь?
— Почему нет. Мне как-то принесли в тряпочке сломанную скрипку. Мы её склеили, и она неплохо играет.
— Как Вы совершенствуете своё мастерство?
— Когда ты делаешь гитару, надо быть очень критичным к себе в процессе. Если видишь, что что-то сделал не так, надо переделать. В этом смысле мне очень нравится поговорка: «Делай хорошо, плохо оно само получится». Это хороший жизненный девиз для любого дела.
— Есть у Вас какие-то амбиции, планы? Вам бы хотелось как-то развиваться в этом деле?
— Хотелось бы больше инструментов строить. Пока это зависит от того, есть ли человек, который этот инструмент хочет себе построить. Я, в силу объективных причин, не могу себе позволить загонять большое количество денег в какой-то инструмент и потом ждать, что его кто-то купит. Когда ты делаешь что-то для кого-то, это по-другому тебя настраивает. Этот инструмент в таком состоянии висит уже четыре месяца, потому что он делается пока не для кого. Гитара будет хорошая, она уже сейчас хорошо отзывается (стучит по корпусу – прим. ред.)
— Во сколько обойдётся такой инструмент?
— Я скажу так: если кто-то думает, что, заказав инструмент, он на этом сэкономит, он заблуждается. Этим страдают люди моего поколения и чуть помладше. Потому что они помнят времена, когда всего этого не было, а Gibson стоил только 2000 советских рублей (много – прим. ред.) Тогда, конечно, возникал соблазн сделать подешевле самому. И это обидное слово «самопал» появилось именно в те времена. У американцев нет вообще такого понятия, у них есть custom shop, hand made. Сейчас всё это дело меняется, потому что можно купить чуть дороже, чем за 100 долларов готовую электрическую гитару. И поэтому, когда мне человек пишет: «Можно у Вас гитару заказать?», я сразу интересуюсь, с какой целью он хочет это сделать. «Ну, вот я хочу такую. Можете мне сделать?» – «Если ты хочешь такую – накопи денег и купи». «А может быть у Вас дешевле будет?» – «Не будет».
Если китайская гитара вся стоит в районе 100-150 долларов, то самая дешёвая заготовка на корпус уже стоит 30 долларов. Заготовка на гриф – в районе 25 долларов. Это уже 55 долларов. То же самое касается качественного звукоснимателя, который есть смысл на кастомную гитару ставить – он будет не меньше 50 евро стоить. Другое дело, что я каждый лад вручную ставлю, а там это делает машина. Так что, строить ради того, чтобы сэкономить, это не ко мне.
Человек иногда видит, что задача маленькая, но не понимает, сколько тот, кто будет её решать, должен был до этого узнать. В этом смысле есть такая показательная история с Теслой. На каком-то предприятии изготовили генератор, и он сильно гудел. Рабочие никак не могли понять причину и обратились к Тесле, чтобы он им помог. Он ходил, ходил, слушал, потом попросил сверло, просверлил одну дырку и гул пропал. У него спросили, сколько нужно заплатить за работу. Он сказал: «105 долларов». – «Чего так дорого? Вы же одну дырку просверлили». – «Нет, за дырку 5 долларов. 100 долларов за то, что я знаю, где её просверлить». То же самое касается настройки, отладки, ремонта инструментов. Кажется – сложил две части и приклеил. Но для того, чтобы знать, как их сложить и приклеить, тот, кто будет это делать, должен проделать определённую сложную работу.
Дальше наш собеседник показывает заготовку для корпуса и рассказывает о тонкостях мастерства. Не всё удаётся понять с первого раза. Тонкости – они на то и тонкости, что не для каждого понятны.
— На выходе ты получаешь более качественный инструмент. Не только из-за того, что он звучит адекватнее, а и чисто из-за таких конструктивных особенностей – при правильном хранении его не покоробит, он не изменит геометрию.
— На хороших фабриках этого тоже как-то достигают?
— Конечно. Самый дешёвый Гибсон можно купить не дешевле 800 долларов, но даже в них идёт отсортированный материал. Мало того, что это должно быть дерево, соответствующего качества, его надо правильно распилить. Не то что ты пришёл на пилораму, загнал бревно, его тебе распилили и всё. Из этих досок можно будет выбрать парочку, у которых распил правильный, но их будет очень немного. А если соответствующим образом бревно пилить, то можно больше получить качественных заготовок.
— Вот откуда Вы это знаете? Этому где-то учат?
— Я так подозреваю, что этому где-то учат. Потому что я периодически натыкаюсь на брошюры профтехучилищ: балалаечные мастера, мастера скрипичных инструментов. Я иногда почитываю такие вещи. Но, благодаря интернету, конечно, по поиску материала возможностей больше. В том числе на английском языке. Информации на русском языке фактически нет. Есть какие-то гитарные мастерские, где мастера пишут статьи, но там, поскольку люди кроме всего, коммерцией занимаются, они, описывая технологический процесс, зачастую описывают его как очень сложный. Чтобы у человека не возникло желания: «А дай-ка я сам это сделаю».
— Если человек захочет Вашу гитару, что ему надо знать перед тем, как обращаться к Вам?
— Если человек хочет, чтобы для него сделали гитару, он должен понимать, зачем он этого хочет. Если он хочет получить уникальный инструмент, с инкрустациями и всем подобным – это тоже объяснение. Но лучше, чтобы он мог объяснить мастеру, что его не устраивает в серийных инструментах. Если человек не имеет понимания того, каким он хочет видеть свой инструмент, мне очень сложно сделать так, чтобы ему в итоге понравилось. Ну и конечно, интересней, если человек хочет что-то необычное и может чётко задачу сформулировать. С уникальными инструментами всегда интересней работать. Это всегда определённое приключение с моей точки зрения.
— Что Вы думаете о музыкальной жизни Бреста в целом? Многие говорят, что всё плохо и тухло.
— Знаете, я бы сказал, что всё плохо и тухло не со сценой и жизнью, а со зрителем. Меня всегда это обстоятельство несколько озадачивало. Мне кажется, что наши одногорожане, если можно так сказать, тяжелы на подъём. То ли они привыкают отдыхать каким-то определённым образом и, если это не вписывается в их концепцию, они не проявляют никакого интереса. Откуда такое нелюбопытство, я не знаю. Может быть, город мог бы как-то этому посодействовать. Хорошо, конечно, что этот пятак появился на Советской. Но почему таких пятаков в парке, например, нельзя сделать? Снесли «Летний» кинотеатр, почему там нельзя поставить сцену и каждое воскресенье какая-нибудь местная группа не может играть там просто так? Я уверен, что многие придут, надо дать им возможность показать себя. А когда люди привыкнут к таким зрелищам, тогда они по-другому будут относиться к тому, чтобы купить билет и пойти посмотреть что-то. Помогло бы, если бы больше живой музыки стало в барах и клубах. Если бы туда активнее приглашали выступать музыкантов.
Очень многое упирается в леность и нежелание шевелиться. Если бы публика посещала эти мероприятия, была бы какая-то определённая среда. Раньше команда какая-нибудь репетирует на точке – там всегда какие-то «болельщики» сидят на лавочке. Какие-то открытые репетиции делали. Может быть вот этот путь? Чтобы команды завели такую хорошую привычку – периодически проводить открытые репетиции. Потому что эта фан-поддержка на самом деле очень большое значение имеет. Вспомнить тот же Онегин, там была определённая тусня вокруг них, которая ходила на все их концерты и которая с собой кого-то ещё приводила.
— Если подводить черту разговора, что для Вас музыка значит в жизни?
— Одним словом, конечно, сложно сказать. Это для меня одновременно и некая цель, и средство. Когда я приходил с чьего-то концерта, я садился и начинал играть на гитаре. Всегда слушание чужой музыки я воспринимал, как пинок – давай делай что-нибудь. И в этом же смысле она является средством осознания себя как единицы, способной производить что-то, в том числе и музыку. Для меня это важно в жизни, когда после тебя остаются не только идеи (а не каждый человек, к сожалению, может породить какую-то идею, которая была бы полезна и востребована), но и что-то, сделанное самим тобой – написанная музыка или, скажем, сделанная гитара.
Изготовление музыкальных инструментов – это изготовление предметов, которые могут способствовать творчеству. Табуретка тоже может способствовать творчеству, но на неё должен сесть очень талантливый человек. Гитара тоже может попасть в разные руки, но тут больше возможностей. В этом смысле понимание того, что ты можешь дать человеку возможность выразиться – это тоже греет.
Мне приятно видеть, что человек имеет несколько инструментов, но, выступая, отдаёт предпочтение моему.
Или когда кто-то говорит: «Я на Вашем инструменте часто играю». Это тоже приятно, что ты смог устроить в жизни обстоятельства так, что кому-то это приносит удовольствие. А удовольствие от жизни – это самое главное. Жизнь не может состоять из одного «должен». Когда мне говорят: «Ты должен», часто хочется ответить: «Я у вас ничего не брал. Почему я вам что-то должен?». Музыка позволяет мне сохранять интерес к жизни вообще.
Фотографии – Роман Чмель
Для отправки комментария необходимо войти на сайт.