Приглашенный режиссёр — должность всегда отчасти драматическая.
Подарив жизнь новому спектаклю, он вынужден его оставить практически на произвол судьбы, и лишь изредка, наездами он видит, как взрослеет его скромное творение.
Режиссёр Павел Пассини из польского города Люблин несколько месяцев работал в Брестском театре драмы над постановкой спектакля «Дзяды» летом 2015 года. Это был уникальный опыт, как для него, так и для брестской труппы, которая за время репетиций глубоко привязалась к невысокому улыбчивому поляку в очках и неизменной любимой кепке.
Мы поймали его после репетиции в театральной курилке, чтобы расспросить о том, как современный театр находит контакт со своим зрителем и как изменился за год спектакль «Дзяды».
— Кроме множества постановок за границей и театральных проектов, вы являетесь создателем и руководителем уникального экспериментального neTTheatre. Расскажите немного про него, пожалуйста.
— Мы работаем уже 10 лет. Мы начали работать в очень маленьком местечке на западе Польши рядом с Немецкой границей, где был старый протестантский храм, который не использовался. Там в этом храме тридцать лет был бордель, публичный дом. В храме. Тридцать лет. Комнаты на час, в общем, что-то страшное. Когда мы туда приехали, здание разрушалось. Мы решили – отремонтируем и сделаем здесь театр. И два года мы его ремонтировали. Потом создали один спектакль, показали его людям, и пришло сто человек. Практически все жители местечка там побывали, все его уже видели – это был конец.
— Каким был ваш первый спектакль в neTTheatre?
— Это был спектакль на основе текстов Станислава Выспяньского, под названием «Отдыхание». Во всяком случае, мы выехали с этим спектаклем как-то за границу, показали его там и там… Но нужно было найти способ, как работать в деревне, в изоляции. Как отыскать контакт со зрителем. И мы придумали интернет-театр. neTTheatre стал делать прямые трансляции спектаклей, люди могли смотреть их онлайн, комментировать, и то, что они писали, появлялось в пространстве спектакля. Актёры могли реагировать на комментарии, тем самым, зритель имел влияние на ход спектакля. И было здорово, это был путь к тому, чтобы отыскать зрителей одновременно в Китае, в Японии, совершенно неожиданно, в моей деревне! Было очень интересно.
Интернет-театр работал два года, а потом мы переехали в другое место, где уже не было возможности продолжать это дело. Та деревня была очень маленькой, но в ней была очень сильная сеть, интернет был даже слишком быстрым. В городе же интернет стал слишком медленным. Несколько секунд задержки… Это уже мешает. Только когда нет задержек, ты можешь почувствовать себя участником спектакля.
— Некоторые считают, что если спектакль идёт в видеозаписи, это уже не театр, не совсем театр. Вы так не считаете?
— Речь не о том, записано это видео или нет. Речь о том, что это вживую. Когда спектакль в записи, зритель никаким образом не может на него воздействовать. Но знаешь, в театре тоже иногда совсем темно, ничего не видишь, но знаешь, что там кто-то есть. И чувствуешь, когда там никого нет. Именно в этом квинтэссенция театра.
Мы как-то раз делали спектакль для глухих. Спектакль о музыке. Мы должны были создать такое пространство, чтобы неслышащие люди чувствовали музыку, могли её услышать. Мы клали динамики на землю, а они ходили босиком и через землю чувствовали вибрацию музыки.
Мы также делали спектакль со слепыми актерами для слепых зрителей в полной темноте. Никакой картинки, есть звук, есть прикосновение, есть запах.
Мне важно, чтобы в театре было ощущение присутствия. И не важно, видишь ты происходящее вживую, на экране или не видишь совсем.
Когда-то мы делали такой спектакль в Люблине – у людей были телефоны, и на телефон через интернет транслировался звук спектакля. Зрители могли быть где угодно, но слышали так, будто стояли у самой сцены. И это совсем другой опыт восприятия, когда звук совсем рядом с тобой, ты как будто подслушиваешь. Актёры в том спектакле могли быть где угодно, а зритель перемещался, искал удобное положение в пространстве. Мне кажется, самое важное, чтобы это делалось одновременно. Я прихожу на работу, ты приходишь в зрительный зал, и действие начинается. И это время только наше.
— Как вам кажется, интерес зрителя к театру не ослабевает? Зрителей интересуют экспериментальные постановки?
— Сейчас многое меняется, потому что меняется политическая ситуация. Очень много появляется политического театра, и зритель ждёт от театра этой политичности, каких-то аллюзий на текущие мировые события. Не самое лучшее время для театра, правда. Я стараюсь заниматься в театре другими вещами.
Я считаю, когда театр становится политическим, однозначным – он становится идеологическим. А, становясь идеологическим, он перестаёт быть интересным.
Для меня театр – это некая встреча, чем меньше эта встреча зависит от твоих убеждений, тем более она полноценная.
На бытовом уровне мы разговариваем, пятнадцать минут, двадцать, а в театре поводим час, два. Кто-то к тебе постоянно обращается с помощью звука, с помощью света, ты там физически присутствуешь, а не видишь происходящее на экране, что-то происходит прямо рядом с тобой. Это не так уж очевидно, но таких контактов у людей сейчас всё меньше и меньше. Редко случается такое важное интенсивное общение. Обычно получается как: у меня какие-то дела, я пишу тебе смс, ты пишешь в фэйсбуке, мне нужно лететь, пока.
Мне кажется, если зритель приходит в театр, это должно быть пространство, свободное от очевидностей и от политики. У меня есть потребность, чтобы театр каждый вечер был таким, будто завтра конец света. Мы встречаемся и полностью погружаемся в общение.
И каждый раз в зале разные люди, каждый раз театр – это неожиданность. И эта готовность, жажда неожиданности – это основа театральной коммуникации.
Театр всегда во все времена поражал своей широтой, тем, что он существует для совершенно разного зрителя. Не интересно, когда зритель один и тот же. Обычно эта ситуация характерна для небольших городских театров, которые играют для одного и того же зала. Люди приходят туда раз в месяц, даже не глядя, на что они идут: «Я люблю этих актёров, я видел их в телевизоре, а что на другом конце света происходит – меня не интересует».
— Если говорить о спектакле «Дзяды», когда вы в последний раз видели свой спектакль?
— После премьеры мы его играли шесть раз, а потом ездили на фестиваль «Театральные Конфронтации» в Люблине, в октябре 2015 года. Но там были совсем другие условия — поворотный круг был гораздо меньше, и в нём не было люка. Это сильно повлияло на спектакль и на актёров. Например, когда одна из героинь, пани Ролисон появляется из люка и говорит – она находится ниже всех остальных героев спектакля. Эта разница уровней воздействует на энергию спектакля.
— Не смотря на то, что спектакль вышел уже больше года назад, вам интересно продолжать над ним работать?
— Конечно. По-хорошему, мне бы сейчас три или четыре репетиции, я бы кое-что поменял…
— А что бы вы изменили?
— Немного изменил бы темп, чтобы он стал более разнородным. По-моему, премьерный спектакль был слишком монотонным. А он должен идти по-другому: одна сцена немного быстрее, другая — немного медленнее. На премьере было много энергии, но некоторые темы терялись. Сейчас должно получиться гораздо лучше.
— Вы сказали, что премьерный спектакль показался вам монотонным. В чем причина этой монотонности?
— Текст был ещё совсем свежий, и актеры больше внимания обращали на ритм. Чувствовалось, что они боятся забыть и спутать слова. Им было легче существовать в этом равномерном ритме, который постоянно повторяется, не даёт потеряться. У меня в этом спектакле такая плотная партитура, что актёрам гораздо легче опираться на этот монотонный ритм. Они играют на 360 градусов, зритель сидит вокруг них, действие идёт в кругу и за его пределами… И у актеров просто очень много исполнительских задач. Двигаясь вместе в одном ритме, они чувствуют себя в безопасности. А монотонность усыпляет зрителя, мешает ему подключиться к действию.
— Вам важно, чтобы зритель всегда был погружен в спектакль?
— Я думаю, что да. Я бы хотел, чтобы не было такого момента, где бы он мог расслабиться. Понимаешь, как в суде.
— Не так давно польский режиссёр Ян Клята ставил «Макбета» в Москве. И там проводили ряд мастер-классов для зрителей, чтобы подготовить их к восприятию этого спектакля. Как вы считаете, это не лишнее? Зрителя нужно специально готовить к походу в театр? Либо он может просто придти туда?
— Это зависит от спектакля и от театра. Я думаю, зрителю, который придёт на «Дзяды» и уже хотя бы немного знает поэму, будет гораздо интереснее. При постановке мы немного редактировали текст, переставляли некоторые отрывки местами. В том, как они переставлены, есть своя мысль. И зритель, который читал поэму Мицкевича, видит мои перестановки и понимает, что это оттуда, это оттуда. В сознании этого зрителя есть некий образ текста, и я, как режиссёр, начинаю к этому образу прикасаться, менять его.
— Это получается игра?
— Да, ведь Мицкевич писал «Дзядов» именно так. Была написана вторая часть, четвёртая, а потом через двадцать лет третья. То есть он писал эту поэму всю жизнь. Ты видела «Облачный атлас» Вачовски? Этот фильм тоже построен именно так — на нескольких уровнях идёт параллельное действие. История развивается, но что-то ещё происходит на другом, более глубоком уровне. В случае Макбета должны ли быть мастер-классы, подготавливающие зрителя… Интересный вопрос. Раньше были очень содержательные программки, люди приходили в театр на 40 минут раньше, читали, о чём будет спектакль. А сейчас уже не так. Это не значит, что зритель не готов, и его нужно как-то подготавливать. Это скорее как… выезжая за границу, ты можешь прочитать какой-нибудь путеводитель: какие есть интересные достопримечательности, города. Или, ладно, просто идём, и всё, что увидишь – всё твоё. Это больше зависит от спектакля. Я хорошо себя чувствую со зрителем, который понимает, и так же готов играть с текстом, как и я.
— Раньше вы ставили спектакль «Дзяды» в Польше. Там вы работали с текстом так же?
— Там был другой спектакль. Главный герой, Густав Конрад, которого играет Слава Цыцковский, он там был старым.
— Что изменилось от того, что герой в брестском спектакле стал молодым?
— Так и должно быть, в оригинале он молодой. В брестском спектакле события происходят здесь и сейчас, а в моём предыдущем спектакле они даны в ретроспективе. Герой возвращается воспоминаниями в те времена. Он, как и другие потерянные души, находится в пространстве между жизнью и смертью. Ему тоже нужно, чтобы его кто-то позвал и выслушал. Там его даже не называют Густавом Конрадом, он просто Поэт.
— В том спектакле актёры тоже играют на 360 градусов?
— Там другая ситуация: публика располагается вверху, а сцена внизу, она была специально построена таким образом. Пространство было организовано так, что с двух сторон располагался уклон, почти как в амфитеатре. Чтобы зрители сидели друг на против друга, могли друг друга видеть. Для меня это важно, чтобы зрители были соучастниками действия, не просто созерцателями, а присяжными на судебном заседании, и в финале они могут вынести приговор.
А в брестском спектакле герои как бы допрашивают зрителей: Есть ли что-то большее? В вас есть что-то большее? В нас есть что-то большее? Или может снаружи, вокруг нас есть что-то?
— Когда вы видите зрителя в Польше, потом зрителя в Беларуси, зрителя в Америке — это всё разный зритель?
— Конечно. В Польше всегда был и такой театр, который провоцирует, ставит сложные вопросы. Польский зритель, приходя в театр, не хочет, чтобы его оглаживали, чтобы ему говорили, что всё в порядке. Он хочет, чтобы его волновали, чтобы ему открыли что-то новое, чтобы со стороны артистов последовал некий выход за рамки и границы. В этом есть риск.
А бывает, что ты хочешь что-то сказать, говоришь это в мягкой округлой форме. И потом зритель думает: «О, это такой интересный спектакль, есть о чём подумать…» Но думать нужно сейчас, а не потом, это должен быть какой-то момент единения, когда мы друг другу нужны, театр и зритель. И из этого контакта может многое получиться.
— А в Беларуси другая ситуация?
— Это не слишком зависит от страны. Это больше зависит от того, кто приходит в театр. Например, на «Дзяды» на премьеру пришла одна публика, а после премьеры – совершенно другая. Очень много стало приходить молодых людей, они больше впитывали, были более жадны до впечатлений. А те, что постарше: «Ну, что они тут придумали, давайте ка посмотрим. Ну, интересно, интересно». Мне, конечно, больше нравится зритель, который стремится к театру всей душой, которому нужен этот контакт.
— Много ли молодёжи ходит в театр в Польше? У нас это очень актуальный вопрос, все думают, как убедить, как заманить молодых людей в театр…
— В последнее стало больше приходить молодых людей, а 15 лет назад с этим тоже было очень тяжело.
— Что же изменилось?
— Театр изменился, а не молодежь. Театр пошёл ей навстречу, нашел контакт. Раньше существовал театр о театре и для театра. Появлялись необычайные спектакли, но всё равно, это было закукливание, театр начал сам в себе подгнивать. А сейчас стало немного иначе.
У нас есть такая программа – Театр Польши. Каждый год мы выбираем около 20-ти спектаклей, которые отправляются в разные малые города, где нет своего репертуарного театра. neTTheatre каждый год участвует в этом проекте с тех пор, как мы образовались, и нам удаётся ежегодно по крайней мере один спектакль отправлять. И это потрясающе. В таких городах, где нет своего театра, зритель просто супер. Ему так интересно, у него нет никаких ожиданий. Приходят совершенно открытые, любопытные люди. Даже на самые сложные спектакли. Но я люблю это, это замечательное приключение. В людях есть готовность увлекаться, они хотят, чтобы приезд театра что-то изменил в их жизни.
Павел тоже такой – открытый, голодный до новых впечатлений. Не только меняет чужие жизни своими спектаклями, но и не боится изменить свою собственную. 5 октября спектакль «Дзяды» Брестского театра драмы участвует в программе международного фестиваля-форума «ТеАрт» в Минске, который всегда уделял особое внимание экспериментальным постановкам. И понятно желание режиссёра Павла Пассини, чтобы на фестивале такого уровня всё прошло если не идеально, то на высоком художественном уровне. Не терпится взяться за кларнет, как на премьерных спектаклях, и тягучими нотами сгущать атмосферу языческого празднества Дзядов. Завлекать в театр всё новых зрителей и незаметно для них самих менять их жизни.
Автор портретных фото Michal Jadczak
Для отправки комментария необходимо войти на сайт.